ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ
«Наверное, нет взаимоотношений естественней и, возможно, чище, когда люди вместе в подобных ситуациях. Нечего делить, кроме жизни вместе. Там нужно занимать место в этой иерархии, где в цене люди повышенной проходимости».
«Вулканы Камчатки? Факельное шествие? Огни ночного города с высоты полета самолета? Это горы горят. И стыдно, и горько на душе. Туда ли ты попал? То ли делаешь? Сколько стран прошли русские солдаты. Прошли победителями, но не захватчиками».
«Да, тебе в тулупе холодно, он - в рубашке с накинутой какой-то хламидой, этот старый царандоевец из народной милиции, с чувством достоинства отклонивший банку рисовой каши».
«Сколько пролежал на голых камнях этот парень в черной рубашке с перебитыми руками и ногами? Умрет? Наверное. Любой из нас уже околел бы от потери крови и холода. Какая может быть ненависть, какой он враг?! Умирающий противник. Но не враг. Оказать бы ему помощь, как надлежит поступать с пленными русскому офицеру. Истолкуют неправильно. Пленный здоровым в штабе нужен. Нужен «язык».
«Лермонтов в свое время воевал на Кавказе. За что? За идеи того правительства? Нет, наверное. И не во славу российского оружия, это не 1812 год. В старину, когда человек начинал себя слишком бурно вести, ему делали кровопускание. Небольшое, конечно, и он успокаивался. Так, видимо, и в государстве. Только чистая, лучшая кровь выходит, а дерьмо просто остается. Какое-то несоответствие... А в чем ты, собственно, видишь соответствие и где?»
«Сумасшедшая луна на полнеба. Что-то нереальное. Не дай Бог быть раненным в такую лунную ночь - хлынет кровь, не дождешься восхода солнца и при сравнительно легком ранении».
«Как новогодняя елка в блестках - это косматое дерево, голое, без листвы, с множеством веток, а между ними усыпанное звездами черное небо. Праздник? Ты оглянись: с другой стороны горит большой дом, запаленный от нечего делать, а может быть, - как ориентир нашего местонахождения. Какая разница, целые тучи дыма днем застилают горизонт. А тут один дом - крепость. Искры снопами уходят в небо. Мириады искр. Наверное, небо не в звездах, а в этих искрах, они застывают там. Жжет лицо когда-то давно услышанная песня: «Так что там еще мы поджечь не смогли?»
«Странно-голубые горы, вернее, грунт какой-то голубизны, снег, хвойные пятна деревьев и синее-синее небо. Даже смерть, наверное, здесь такая же холодная, сверкающая.
Интересно, ощущались бы эти краски, если не ждешь пули или «сюрприза»?»
«Дядя моего погибшего друга - он и для меня стал дядей Володей. На Великую Отечественную ушел в 17 лет, ранен, распахана грудная клетка. Владимир Давидович Губерман. Москвич, весь СССР исколесил: Сахалин, Кавказ, Байкал переплыьл на байдарке. Интереснейший человек. Его фронтовая фотография здесь со мной. Мужчина в высочайшем смысле слова. Что он сказал бы обо мне, будь рядом?»
«Спать. Утром - на операцию. На сей раз с караваном навстречу нам пойдут ребята не из робкого десятка. Ну, что ж, это будет более честная работа».
А после рейда трудного, дерзкого, десантного, вдруг запись «морская»:
«Циркуляр морского техкомитета № 15 от 29 ноября 1910 года. Никакая инструкция не может перечислить всех обязанностей должностного лица, предусмотреть все отдельные случаи и дать вперед соответствующие указания, а потому господа-инженеры должны проявлять инициативу и, руководствуясь знаниями своей специальности и пользой дела, прилагать все усилия для оправдания своего назначения».
Видимо, старинный этот циркуляр по душе ему, Хабарову. А дальше - тоже он:
«Какие слайды сделал бы мой добрый дядя Володя, какие желтые, изрезанные причудливо ветрами горы на фоне синего неба. Башни, шахматные фигуры... Жаль, что я не художник. И нет возможности взять это на цветное фото. Бесплатные картины Рериха. Пока бесплатные для меня. Бесплатно ничего не бывает».
«Кто сказал: «Я не буду служить тому, во что я не верю, пускай это будет семья, Родина, церковь»? Безусловно, сказано очень сильной личностью. Но... Что мы без Родины? Как деревья на этой выжженной земле, сухими ветвями жалобно взывающие к небу».
«Как твой дядя Володя говорит: «Делай, как надо, а там - будь что будет».
Эта короткая запись сделана Хабаровым после его споров в штабе.